Записи разных лет (1975-86)

1975 год.
Столовая профсоюзных курсов (г. Ленинград).

После беседы с Борисом Георгиевичем Устиновым я, кажется, понял, что проектирую одноэтажное здание и что здание это должно иметь скатную кровлю.
Попробую объяснить это. Мысль отвернуть зал на север пришла почти одновременно с моим появлением на участке. Столовая разворачивается к единственной точке (входной арке двора), куда можно обратить взгляд. Но это не главное, она поворачивается к маленькому участку, и это получается единственная возможность вдохнуть в него жизнь. Но чтобы оживить двор, надо придать ему значение. Значимость этот дворик может получить только в глазах людей, и в их непосредственном присутствии.

А всё это означает, что зал столовой должен стать двором, а двор – залом. Из этого следует, что вся столовая должна решаться в один этаж. Это твёрдо. Столовая теперь представляется мне системой дворов, двориков. Парадный двор – зал. Световой дворик – раздаточная. Хоздвор.

Зал окружен галереей. На галерею выходит, буфет и с галереи попадают в зал. Галерея, вернее её пилоны рассеивают южный свет, который попадает в оконные проёмы, расположенные на галереи.
Свободен тот, кто никому не приказывает, даже самому себе.
Я понял, что форма не должна вести меня, ибо если это происходит, то я начинаю действовать, не обдумывая, а полагаюсь на форму и теряю дух постройки. Вот я поспешил и сделал сухую схему.

1976 год

Последнее задание у Бориса Георгиевича.

Пионерский лагерь

Пионерский лагерь – это некая община, причем обусловленная не только местом. Здесь, в сравнении с другими видами поселений, жизнь связана определёнными правилами, подчинена определённому ритуалу. Каждая минута расписана. Здесь необходимо место для себя, иначе превратишься в машину.
Основной ритуал – линейка, подъем флага, спуск флага. И это должно совершаться в «монументальном месте», как сказал бы Кан. «Должна быть аллея, там маршируют отряды. Монументальное место – это место костра. Столовая – клуб – это тихое место, это не центр лагеря.»
При всем единстве в принадлежности к кругу «пионеров», это дети разного возраста, причем разница в сознании ребят очень значительна.

«Самонадеянность, вместо лицемерной покорности». С этой мыслью ушел из бригады Устинова.

Театр в Череповце

Театральное действо сродни религиозному, недаром театр – ответвление. Церковь – гонение на средневековый театр. Уничтожение скоморохов. Ненавидеть можно только себе подобных, а остальных презирают или не замечают. Церковь – таинство, место, где верующие через посредника связываются с Господом. Театр – место, где актер – посредник. Гонение церкви на театр лишь подчеркивает сходство. Единомышленник – человек, который согласовывает свои мысли с тем, чьи это мысли (кто эти мысли высказывает).
У Бориса Георгиевича свобода действий при рабстве мыслей. Быть его единомышленником – значит покориться. У других – свобода мыслей при рабстве действий.
Попробуем.
Работать с группой всё время невозможно, некогда думать. Тот, кто работает с группой постоянно, вместо работы занимается самолюбованием и ничего больше. Только один может сосредоточиться.

«Удовольствие от предмета, которое мы называем эстетическим, совершенно не зависит от существования этого предмета.»

Кант

В каждой вещи наш анализирующий рассудок отличает сумму её свойств, благодаря которым она является именно данной вещью. Мы можем очень многое просто представить в своем воображении, нисколько не спрашивая о том, существует ли предмет этих представлений в действительности. Но там, где поднимается вопрос о существовании предмета в действительности, где интерес и наслаждение, вызываемое объектом, зависят от осязательности и существования в опыте – там мы находимся вовне эстетической области.

Для того чтобы мы могли обитать в доме, обнимать человека, скрываться под тенью дерева и радоваться этому, всё это должно существовать, быть осязаемым.
Но если нам доставляет счастье уже одно созерцание дома, этого человека, независимо от того удостоверяют ли какие-либо реальные отношения существование этих предметов в действительности; если наше счастье продолжается даже тогда, когда сами явления оказываются Fata Morgana, сохраняющей один только образ, только чистое созерцание, то лишь тогда, из многих возможностей наслаждаться миром, впервые возникнет возможность собственно эстетического наслаждения.
Но все это – цвет, звук, и так далее – лишь наши представления, определяемые устройством наших органов чувств и сознания; эти представления появляются и во сне и в галлюцинациях, и в обмане чувств таким же образом, как и по поводу фактов достоверного опыта. Что за представлениями стоит еще нечто неописуемое, называемое нами реальностью вещей, — это уже не так доступно восприятию.

«То, что мы называем красивым, также производит в нас субъективный рефлекс целесообразности, причем мы только не можем сказать, когда и для чего последняя нужна. Играть – значит: функции обременённые действительным содержанием жизни и образующиеся вместе с ним, исполнять без этого содержания, чисто формально.»
Соревнование и охота, борьба и осмотрительность, созидание и разрушение, требующиеся реальными целями жизни, в игре происходят только с идеальным содержанием, только ради идеальных целей; точнее говоря, всё это происходит даже не ради целей вообще, а лишь ради удовольствия, доставляемого выполнением данной функции, субъективным действованием, которое не обременено содержанием, выходящим за пределы этого действования. Таков истинный смысл положения провозглашенного шиллеровской эстетикой: «человек бывает вполне человеком только тогда, когда он играет».
Только в игре, то есть когда наше действование вращается в своей собственной сфере, удовлетворяется только собой, бывает вполне «человеком».

«То, что предшествует всякому различию, без сомнения вечно, различие ведь тоже что изменчивость, а всё по природе предшествующее изменчивости – неизменно, а значит вечно. Но различие состоит из единого и другого, поэтому оно после единства, как число после единицы. Таким образом, единство по природе прежде различия, а поскольку оно по природе предшествует ему оно вечно.»

Кузанский

Размышления о доме (примерно 1976 год)

Красивый дом — могу ли я так сказать? Когда я говорю дом, то предполагаю некую совокупность пространств, приспособленных для различного рода человеческой деятельности.

Дом как форма Луиса Кана (идея) не может быть красивым или некрасивым, он безразличен к этому. Предполагая дом-форму, дом, как представление о существовании человека-духа в пространстве и реализовывая его в проекте, я, прежде всего и только лишь буду следить за наиболее полным воплощением существования духа пространства и человека.
Человек входит в состав духа так как. человек конечен, а дух бесконечен и поэтому может более полно выразить человека в пространствах, в, которых он (дух) пребывает вечно, а человек нет (только иногда)
И так дом форма не может быть эстетически осознан, так как он не обладает чувственной данностью. Дом-проект, как объективация дома-формы имеет своеобразный способ бытия отличный от дома-фактического и дома-формы.

Вернёмся к красоте

В человеческом эмбрионе красота физическая это случай, это ничто, ничтожная вероятность, а вот красота духовная заложена в возможности каждого. Полнота существования человека только тогда полная, когда физическое слилось с духовным, любой человек прекрасен, когда духовная красота его является, в его пусть даже некрасивом теле.
В доме-форме заложена полная возможность духовной красоты, заложена вся полнота существования, то есть духовность, осмысленность, соотнесенность пространств. А дом фактический будет просто домом, обычным домом, но пространства его, их возвышенность, их низменность оставят на теле его следы, которые явят нам ту борьбу и боль и радость, через которые он прошел и стал.

Акварель – это спрессованное пространство, это не пятна разного цвета и плотности – это слои. Это всплески имеющие не только цвет, но и отношение мое (трепет, нежность)… Это растворённая материя; материя растворена в пространстве. Акварель, это цветоносное пространство, это трепет цветоносного света.

Июль 1976 год

Квартира – это стремление к свету. Это несколько слоёв пространства по разному относящихся к свету и большому пространству к миру.
Жильё – это спрессованная жизнь. Человек относится к дому, как сознание к человеку. То, что архитектура – создание осмысленных пространств – это первое подтверждение моему тезису. Человек в архитектуре вторичен, он придет и уйдёт.
Также сознание. Его вдохнул творец в человека, когда работа была закончена.
Архитектура – это создание вещей в себе. Они становятся явлениями лишь когда наполняются человеческой жизнью, но вещь в себе никогда не станет до конца явлением для человека его пользующего.

Чтобы быть и оставаться, чтобы существовать, сооружение должно иметь что – то в себе – для – себя. Это дух-идея.

Идея словно дерево. Обнаружить идею – то же, что посадить дерево.
Воплощение идеи – это сродни росту дерева, всё влияет на рост дерева и ветер, и солнце, и тень от здания, и вода, так и на воплощение идеи влияют все условия окружения. Все эти компоненты влияют на дерево – оно вырастет только такое и никогда иное, но оно останется именно деревом.
Так и идея, если она рождена, то все влияния на неё не только не помешают ей, но наоборот придадут ей большую жизненность. Самый живой человек – тот, кто прожил жизнь.

Мне кажется в такого рода городках (Гатчина) связь с землёй должна быть более очевидной. Они, не ощущая бытия, пытаются его оформить – это абсурд. Оформляя непрочувствованное, они плодят безликих. Всё, что изменяет движение – разделяет. Движение – это объединение и одновременно разделение, причем перемена характера движения порождает новую форму. Каждой форме движения соответствует пространство.

И если жильё – это спрессованное пространство – то теперь понятно почему? Потому, что форма движения – жизни здесь особая.
Коридор сразу получает своё место в жизни и своё право на это место. Коридор разъединяет. Движение обусловлено и задается духом. Дух задаёт пространство. Дух включает в себя всё и движение. Пространства, изменяясь, регулируют движение. Теперь можно сказать – пространство и движение в нём суть взаимосвязаны. Не только дух определяет пространство, но и пространство духовно.

Человек никогда не сядет в поле на стуле, и в чистом поле никогда не остановится. Человек может сесть только в комнате. Так что, наверное, надо стараться делать комнаты у домов, то есть такие пространства, в которых человек сможет осваивать землю (осваивать – делать своей – реальной), значит ощущать её и осознавать, включать её в мое.
Человек оформляет мысли в языке. Дух оформляет движение пространством. Человек присоединяется к языку народа своего, пытаясь выразить чувства (личные конкретные) средствами абстрактного (всеобщего). Дух, оформляя движение пространством, выявляет каждое движение через особенности пространства. Движение может быть только в пространстве.
Делая подземный переход, не заглублять его, а, насыпая дорогу устроить наклонную площадь.
Дом должен очеловечивать пространство вокруг. Структурная иерархия, и только она образует «качество» – единство.
Надо осознать, что целое никогда не получится из суммы частей.
Если осознать единство, как первооснову всего, то тогда можно освободиться в частностях и быть уверенным. Что единство не нарушится.

Начинаю понимать, почему готическая живопись и архитектура при обилии подробностей всегда цельна. Покой — движение с нулевым вектором. Жильё – переход от движения к покою.
Придание значения частностям – путь возрождения механицизма.
Отделение жилья от обслуживания, выявление самости каждого – это лишь умертвление и разрыв связей с жизнью. Только соподчинение и иерархия может вернуть целое.
Не равноправие, а иерархия вот принцип единства. Чтобы сотворить мир – Создателю необходимо быть вне его. Чтобы создавать архитектуру надо быть вне нее, больше ее.
Может ли ставить человек вопрос о пользе для себя своей собственной жизни?
Всё что изменяет движение – разделяет его, отсюда движению свойственна, как непрерывность, так и дискретность. Именно степень и направление движения – определяют пространство, в котором это движение существует.
Человек может сказать, да, только если у него есть столько достоинства, чтобы сказать нет, иначе это да не его.
Ренессанс внес в город элемент эстетства, разглядывания, то есть отторжения жизни (Я) от города. Тогда же появились картины, как элементы, которые надо разглядывать.

Роль пространства, как эмоционального средоточия и источника, как прародителя всего — уменьшается и увеличивается роль фасадов, как ценностного компонента архитектуры, как предмета разглядывания.
Пространство – вместилище духа. Внимание переносится на материальную оболочку пространства – деяние человеческих рук. Изменяется точка зрения – из человека, как такой же божьей твари, как и всё вокруг, человек выделяется, как маленькое начало, которое само творит и созерцает сотворённое собой. Теперь же это разглядывание становится главным, а отрыв от жизни полным. То ,что разглядывают, то и отторгают.

Чувство со – существования, то есть существования в мире – это чувство религиозности (общности с миром) заменяется я – потребителем, я – исследователем, я – создателем, поэтому центр тяжести переносится из «внутри во вне».
Надо из сути, тогда рождаются свободно формы существования, если идти от формы, то невозможно проникнуть в суть, а, не проникнув в суть, начинаем истолковать. Путь от формы не возможен.
Вопрос о красоте духа (если можно говорить о красоте духовной) сменился вопросом красоты тела. Отсюда духовность, бестелесность пространства, как божественного начала сменилось плотью – человеческим началом. Тут встречается интуиция и логика.

Франк Ллойд Райт

Он неустанный наблюдатель. Он всегда энергично и действенно исследует природу. Он видит, что по законам природы все её формы взаимозависимы и возникают одна из другой. Через каждый его проект, в здание должна входить частица природы. В нем должен жить поэт, что является важным его качеством. Его интуиция должна подтверждаться наукой. Следует ожидать от него цельной философской и моральной системы, являющейся синтетическим продуктом общества и цивилизации.
Пространство – это все. Оно одно дает свободу и смысл.

Для средних веков храм – это пространство бога, поэтому он не соподчинялся с другими пространствами. Перед храмами не делали площадей больших, чем необходимо верующим, но никоем случае не для разглядывания фасадов.
Эстетического взгляда на вещи не существовало. Взглядов вообще не существовало. Взгляды, как вычленения из общего – частностей никогда не рассматривались сами по себе, а только через «абсолют единство бога».

Когда говорят «фасад выражает внутреннее содержание… или что – то в этом роде – то это абсурд, потому что суть (сущее) здания – внутреннее пространство. Это абсурд потому, что здесь оперируют знаками разных систем. Понятие фасад – это материальное. Когда я говорю о пространстве, мне безразличен фасад. Когда же я говорю о фасаде, я не мыслю пространством.

Но пространство есть архитектура. Пространство – есть выражение духа и движения. Пространство – суть жизнь и всеобщее. Только абсолютное пространство может породить другие пространства, и все они будут подчинены абсолюту, то есть тогда лишь возможно единство.
Когда же я говорю о фасадах – я сразу же говорю о вещи, то есть я вычленяю и становлюсь человеком ренессанса, начиная пробиваться сквозь материальную оболочку к духу, что само по себе почти невозможно. Поэтому человек призывает себе на помощь логику и эстетствование и тем самым не добивается ничего, кроме утверждения полного своего бессилия.

Здесь разные точки осознания мира – пространством мыслит средневековье.
Материей – Ренессанс. Мышление пространством, духом – это одно.
Мыслить материальным, вещами – это другое, и взаимосвязи между этими способами мышления нет. Можно относиться к жизни или так, или эдак, но никогда не путать. Одна точка зрения взаимно исключает другую.
Теперь понятно, жизнь в пространстве исключает перспективу, потому что человек такое же божье творение как стул и всё остальное, поэтому пространство, в котором были люди, деревья так и укладывалось слоями на плоскость, то есть изображалось пространство, а не вещи.

Выйдя из материальной среды – мы освобождаемся. Материальное – как мир феноменов, мир необходимостей. Пространство не материально и потому не подчиняется необходимости, значит оно свободно. Надо различать проектирование вещей от сотворения пространств (архитектуры).
Здесь 2 подхода:
1. проектирование пространств (духа) архитектуры.
2. проектирование стен, фасадов, окон, пропорций.
Второе для архитектуры невозможно, это путь дизайна.
Город порождение необходимости.

«Свободный человек» Райта никогда не будет жить в городе. Скопление людей – проявление их слабости. Житель деревни свободней любого горожанина.
Несвобода – слабость, свобода – сила. Свободен тот, кто задает себе вопросы и сам на них отвечает. Творец пространств уподобляется богу, он свободен как Господь, так как творит не только форму, но и содержание (дух). Раб тот, кто оформляет материю.

Как вырастают здания, когда тучи низко с юга снег рыхл, с севера он плотен.
Пространства наши подчинены солнцу. Функционализм – грамотность исследователя, но бессилие творца. Функционализм – направление на вещь. Только поэт может чувствовать вместе с пространством. Если сравнить жилое образование с деревом?
Дерево своей кроной осваивает пространство, причем я уверен, что даже свойство воздуха в пространстве дерева меняется.
Так и жилые пространства создают свой микро мир – своё пространство.

Это своё пространство определяется не своим пространством – другим пространством. В данном случае пространство движения характеризуется большой звуковой напряженностью, и именно звуковая напряженность пространства движения является тем качеством, которое формирует, как пространство движения, так и пространство жилое. Если бы не сильный шум, то пространство движения ограничивалось другими параметрами, например освещенностью жилья. Поэтому расширение улиц вызвано большой напряженностью звука в пространстве движения. С большим удалением от магистрали, до определенного момента, должна возрастать и этажность.

Наше воображение создаёт тысячи возможностей. Единственно надёжную порождает ночь. В своём горячем желании мы должны предвидеть эту ночь союза с непреодолимым стремлением к народным истокам. Только тогда дело строителя снова станет основой восприятия человеческого, в своей первозданной чистоте увенчает его, и мы снова овладеем истиной.

Ганс Шарун. 1893-1972.
1920год.

У Шаруна – «ночь», у Кузанского «точка». «Ночь» и «точка» — это тот абсолют, в котором исчезают все конкретности, и из которых все порождается. Это путь к единству, путь к готическому мировосприятию, и отсюда к готическому отношению к пространству. Это путь к одухотворенности пространства. Шарун шел к готике, к наполнению пространства духом. Озеро – это небо, по которому плавают лебеди. Именно солнце порождает материальность.

Свет рассеянный рождает созерцание духовное. Солнце рождает предметы, сумрак рождает дух (пространство). Солнце порождает практический ум (отношение к вещам). Туман, рассеянный свет порождает мечтательную созерцательность (ощущение пространства). Христианство должно было принять свои законченные формы, именно на севере Европы, а в Италии оно должно было найти свой конец. (Я имею в виду, цельность жизни, как формально – пространственного единства, устремлённого к абсолюту).
Итальянское солнце очередной раз сделало своё гнусное дело и разбило единство на бесчисленное множество теней (вещей).

***

Я понял, почему я люблю крепости, это ясная попытка обозначить пространство.
Пространство внутри всегда другое по духу, чем пространство вовне.
Вообще такое разделение на «внутри» и «вовне» это шаг к одухотворению пространства.
Говоря о том, что все пространства имеют общее свойство – свою соотнесённость с общим абсолютным пространством.
Для того чтобы не обезличивать пространства, они должны соблюдать иерархию, так как «пространство – движение» — суть одно понятие.
Различение движения в пространстве придаёт ему неповторимость и конкретность.
Формы движения в пространстве задаются, а став – остаются, поэтому они устойчивы. Отсюда – они выражаются пространственно – определённо.
Все пространства в городе распадаются на внешние и внутренние, но эта градация относительна.
Внутренние пространство переходит во внешнее – внешнее во внутреннее пример: крепость, в которой есть застройка внутри и стены которой, обстроены во вне.
Поэтому понятие «комната» может применяться к «площади», а «площадь» к «комнате».
Это есть дух.
Так что переход из формального, т.е. «комната» как ничто, как бедное абстрактное понятие приобретает качественную наполненность, «комната» означает еще и дух и место пространства в системе пространств, и подчинённость, и всё что имеет качество.

Я могу теперь пользоваться обиходными понятиями, так как они устойчивы. Но понятия эти в обиходе имеют духовную наполненность. В жизни мы пользуемся понятиями, наполненными духом. Перспектива убивает пространство. Дух подсказывает логике движения форму пространства, поэтому можно отличить рациональные планы от архитектуры, в таком случае дух – это чувства.

Несколько слов о знаках (размышление о знаках, по поводу въезда в Гатчину, точнее судьба Ингерманландских ворот и Лосев).
Когда в комнату врывается солнечный свет, то свет забирая всё, ничего не оставляет от окна. Окно переходит в свет, для того чтобы окно приняло значение окна (значение в смысле знак), надо снять его полезность, т.е. уменьшить свет настолько, чтобы он не уничтожал окно. Окно станет бесполезным, оно станет окном – вещью, когда оно потеряет своё основное свойство пропускать солнечный свет, мы сможем разглядывать переплёты, и прочее. Мы сможем разглядеть то, что называют окном.
Когда солнце находится в зените – мы его не видим, но мы видим его действие, его свет.
Чтобы нам обозначить его (солнце), нам необходимо его увидеть, а это произойдет тогда, когда оно станет бесполезным, то есть тогда, когда на закате оно может быть увидено, оно не светит а, следовательно, потеряло свою полезность. Перед нами предстаёт солнце, какое оно есть, потому что мы его знаем таким, другое для нас не существует, другое оно нам неизвестно. Мы знаем его сильный свет, который уничтожает само солнце.
Созерцаемый предмет не имеет полезности. Мы, созерцая, не употребляем его по прямому назначению. Но черты целесообразности предмета и вызывают у нас наслаждение. Целесообразность окна только тогда очевидна, когда оно не залито светом, только тогда мы можем рассматривать переплёты, стекло, и так далее.

***

Дорога в Гатчину, Ингерманландские ворота

Дорога должна оставить свою практическую значимость, более того – разрушить её. Чтобы созерцать дорогу как «знак», она должна нам явиться не как вещь, по которой движутся, а как вещь, движение по которой не возможно. Ни у кого никогда не должно возникнуть желания проехать по той дороге, но все будут знать, что это дорога. Дух дороги, как вещь себе, должен явиться в абсурде, в дороге, по которой нельзя проехать, т.е. явиться в чистом виде – целесообразности.
Дух здесь – не нужная целесообразность, (ненужная в практическом, обыденном смысле). Это все о вещах. Пространство духовно, религиозно.
Духовность религиозность – это чувство приобщения, связи со всей большой жизнью, абсолютом. Только пространство имеет способность давать представление о всеединстве и поэтому, чувство данного пространства, включает в себя чувство единства данного с другими пространствами и, поэтому зависимости их друг от друга. Только пространство может соотнести движение.
Пространства могут быть человеческим и нечеловеческими, но так как они по своей природе соотносимы, вернее, соотносимы только они, то опять же в городе можно человеческие движения и движения машин выразить пространством, и через пространственную соотнесённость явить в единстве. Город имеет центр и окраины, хотим мы этого или нет.
Кан первым в наше время разделался с материей – он запустил пространство в колонну, или можно сказать — выкинул материю из колонны и осмыслил пространства, разделив их, на обслуживающие и обслуживаемые.

Въезд в Гатчину

Движение, пространство, солнце. Все эти три компонента, по-разному соотносясь друг с другом, являют разные качества пространств и отсюда, разные условия жизни.
Пространство движения магистралями имеет свою границу галерейными домами.
Движение сквозь пространство – входа в квартал врывается в глубь и гаснет во дворах. Здесь должен произойти переход от галерейных домов – домов движения, к домам квартирным (неточно).
Из двора — залы пространство начинает развиваться на север, дробясь, превращаясь в дворики — спальни, где тишина и покой пронизаны южным солнцем.

Рисунок не может дать представление о пространстве. Линия фиксирует только конкретное и материальное. Только цвет, в своей непрерывности и различной интенсивности, может являть пространство. Машина не обладает проходимостью, только человек проходит везде (проходные дворы). Движение должно умереть во двориках.
Почему мы не обращаемся к пространству, а обращаемся к вещам. Потому что установка наша на различение и узнавание, то есть на нахождении своеобразного в мире, а это значит расчленение и разделение всего мира вещественностью. Итак, мы разглядываем вещи, и они нас захватывают. Все наши попытки освободиться от их произвола над нами будут оканчиваться безрезультатно, пока мы не поменяем установку. Пока мы не отвернёмся от вещей, как от массы впечатлений, от балагана жизни, от ярмарки частностей и конкретностей.

Установка на созерцание, это установка на единение. В созерцании мы объединяем, в мышлении и познании расчленяем.
Отвернувшись от вещей, мы сделаем вещи границами, вещи уже не будут тем–то и тем-то, или другим. Они превратятся в нечто пограничное, что и начнёт ограничивать что-то.
Это что-то и есть всеединство вещественного мира – это пространство. Пространство – это источник единства.
В этой жизни я не вижу своего права на неё, но в архитектуре…
Предмет не стоит выеденного яйца, значит либо надо его раздуть до такой степени, что бы было о чем говорить, либо опуститься до того, чтобы он предстал во всём своём «величии».
Истинному творцу безразлична дальнейшая судьба его произведения.

Вам ваше дорого творенье
Пока на пламени труда
Кипит, бурлит воображенье
Оно застынет, и тогда
Постыло вам и сочиненье.

Пушкин

Так и творец – сотворив нас, бросил и нечего уповать.
Жизнь безразлична.
Жизнь состоит из добра и зла, которые друг друга погашают и создают жизнь в единстве. Вычленяя добро (творя добро), мы порождаем зло.

***

Архитектура и строительство, так относятся друг к другу, как душа к телу. Бездушная красота – отвратительна, духовная красота – свободна. В убогом теле может быть прекрасная душа, а в красивом теле – убогая.
В архитектуре – духовность тоже, что прекрасное, тоже оно, что пространство.
Только соединившись с богом можно отмахнуться от этих мерзавцев.
Дома исчезают – так как это некоторые пространства – организованные определённые (определённые в истинном смысле – ограниченные) другими пространствами.
Дома перестают иметь самостоятельное значение в архитектуре. Деревья – первые архитекторы первые пространственные организмы, это посредники между человеком и абсолютным пространством. Они создают пространства человеческие.
Машины могут создавать только машины.

Машины не могут создавать пространства, так как они не могут чувствовать.
Архитектура – это прочуствование и осмысление пространства.
Глупо желать быть первым, или переживать своё не первенство. Первый, второй, десятый – это места установленные по определённому признаку, который берется за основу, абстрагируется, и личность как совокупность качеств – уничтожается. Нельзя быть лучше или хуже – всё это суетно, это не вечно, и, следовательно, преходяще (сегодня лучше – завтра – нет).
Надо быть самим собой, самому, своими глазами смотреть на мир, видеть его – это то, что принадлежит тебе и этого не отнять.
Карниз замечателен тем, что он присоединяет к зданию некоторое пространство, которое принадлежит самому зданию. Кроме пространственной ценности, карниз имеет еще и практическую – воздушная прослойка, образующаяся вокруг здания карнизом, стеной и землёй является одеялом. С увеличением высоты здания – карниз, свес кровли, теряет практический смысл. Навес над крыльцом является первым человеческим пространством в пространстве двора, переходным пространством из «вне» во «внутрь» и наоборот. Это приводит к выводу, что пространство как не материальное, переплавляет все конкретности, все материальности в себе и являет новое пространственное качество, которое уже можно свободно соотносить с другими пространствами, и чего невозможно совершать с вещами, или вообще в материальном мире.

Пространство имеет цвет. Цвет пространства складывается из цвета границ пространства и цвета света наполняющего пространство.
Границы пространства – это границы предметов.
Граница пространства – это тот слой, который уже не принадлежит ни пространству, ни предмету – это цветовой слой. Дома должны быть скромнее, нежнее, застенчивее. Нет красоты без смысла, в смысле всегда красота.
Осмысление – это главное, там же может начаться красота.
Архитектура – это осознанное наполнение смыслом пространств.
Пространство вообще – бессмысленно, безлико, только осмысленное пространство архитектурно – ценностно.
Архитектурное проектирование сводится к осмыслению пространств – это первая главная часть. И второе – определение их, то есть выявление материальных границ (оболочек), – здесь в силу вступают законы природы.
Создавая свободный план и так называемое перетекающее пространство, архитекторы начала века впервые осмыслили существование внутреннего пространства во взаимосоотнесении с внешним бесконечным пространством «дома прерий Райта». Маленький дом может существовать один в бесконечном пространстве только тогда, когда он становится продолжением этого пространства, то есть исчезает расчленённость внутренних пространств, появляется свободный план.
Тогда это было откровением.

Если в средневековье существовала иерархия осмысленных и практически используемых пространств. Тогда домов не существовало. В начале века, когда большое пространство с помощью свободного плана поглотило, казалось бы, дом, и дом должен был бы исчезнуть, но как парадокс – дом выделился из остальных себе равных и стал в бесконечном пространстве один – тем самым позволил себя созерцать во всей своей красе. Это логическое следствие Ренессанса, с его ростом и развитием машинерии, появлением исследовательских наклонностей и эстетических моментов в повседневности. Так что путь начала ХХ века, путь вещей, путь Ренессанса и как Райт не отмахивался от него, он человек Европы, продукт ренессансной культуры.
Свободный план, как частность должен быть осознан и включен в общую осмысленную иерархию пространств. Большие пространства порождают в домах свободный план.

Поиск «характерного», особенного, сути каждой вещи, каждого явления – пустое занятие, если не начинать с того, что самое характерное во вселенной то, что является главной её чертой – это единство.
Город – это единство и только через это единство возможна жизнь любой мелочи, любой малой индивидуальности. И эта индивидуальность только тогда чувствует себя таковою, когда она заключена в понятии — единство, в любом другом случае – это просто выскочка.

Архитектура – воплощённый дух (воплощенный дух – это дух воплоти), дух это – пространство. Пространство духовно. Здание состоит из пространств и материальной оболочки. Здесь двойственность. Материальную оболочку можно отнести к вещам и требовать от неё, как от вещи – рациональности. Но пространство, как суть, как содержание, как истина дома не может быть рациональна. Закон оболочки – необходимость; закон пространств – свобода и духовность. Но материальная оболочка сама суть часть пространства. Пространство покрывает материальную оболочку, включает её как свою часть в единое, как зависимое, как несвободное.